Зачем уличные бойцы нулевых пошли воевать за Россию

Эпоху антифа нулевых-десятых помнят немногие — постаревшие, обросшие боками и кредитами, откинувшиеся или еще сидящие в тюрьмах. В их воспоминаниях — выкрашенные дешевой маминой краской ирокезы, угар по ЗОЖ, дымовые шашки, летящие в Химкинскую администрацию, которая решила вырубить местный лес, пикеты в центре города с растяжками «Нет фашизму всех мастей от подворотен до властей». А еще — уличные войны, стычки «на говне» с неонацистами, пробитые головы и убитые товарищи, дичайшие панк-хардкор концерты и менты, которые в итоге задавили всех представителей противоборствующих субкультур. Еще несколько лет назад старые антифашисты говорили, что все это в прошлом и где-то в молодости… Когда все было проще, понятнее и однозначнее: одни убивают нерусских и разгоняют ксенофобию, а вторые пытаются этому противостоять и помогать слабым. Иногда ценой собственной жизни. Война в Украине спровоцировала всплеск убийств и насилия не только на «линии соприкосновения», но и на улицах наших городов. Только сейчас все не так однозначно и понятно. И те, кто еще 15 лет назад топил за свободу, равенство, братство и антифашизм, сегодня едут убивать украинцев. Корреспондент No Future Анна Воробьева поговорила с теми, кто называет себя антифашистами, борющимися с «укронацистами», чтобы понять, как они оказались в одних окопах с неонацистами и почему не видят в этом ничего плохого.

Имена героев изменены.

Ирокезы, свастики, кровь на асфальте

Маленький приволжский райцентр. Заброшенная стройка. Начало десятых. Все стены разрисованы свастиками, кострище выложено в форме нацистского креста. Каждый вечер сюда приходит толпа — человек 30, все в черных бомберах с оранжевой подкладкой (так проще узнать своих в драке), штанах на спущенных подтяжках (значит — готов к бою), в «Мартинсах», «Гриндерах» или «говнодавах» с рынка с белыми шнурками (значит — убивал нерусских).

Тут планируют будущие атаки — на кого прыгнем в следующий раз? На того «азера» из овощного ларька или на бомжа-узбека, который спит на лавке у вокзала? Каждый день какого-то «не арийца» находили на улице избитым. Там же забивали стрелы местным неформалам — кучке подростков с ирокезами, которые неизменно проигрывали в схватках и уползали домой в крови.

Неформалов называли антифашистами, коротко — антифа. Однажды, после очередного побоища, подростки позвонили «старшим» антифа — взрослым, сильным неформалам — и попросили заступиться. На следующий день, рано утром, к заброшке подъехала не очень новая «девятка». Из нее выгрузились несколько человек с палками и ракетницами. С другой стороны к стройке двигался бритый парень в футболке «Я русский». Крепкие парни из «девятки» обступили его, стащили футболку, скрутили, побили, запихали в машину и поехали по городу.

Первая остановка — обычный двор, у подъезда курят трое. Все обриты под ноль. Девятка затормозила рядом, антифа выскочили, началась бойня. «Я русский» смотрел на это из машины — выходить ему запрещалось, только называть адреса. Девятка каталась по дворам до вечера. Когда стемнело, «фюрера» повезли обратно на заброшку — там должен был быть большой сбор, но после дневного рейда пришло всего несколько человек, которых антифа встретили залпами из ракетниц и избили палками. Фюрер к тому моменту уже очень просился домой — его отпустили, но сначала заставили извиняться на камеру и обещать, что он «больше не будет приставать к людям и обижать антифашистов».

Денис, антифа и телевизор

Денис Хромов был из младших антифа — он вырос в этом райцентре и попал в тусовку еще подростком. Просто однажды увидел компанию парней в рваных разрисованных джинсовках, с сережками в ушах. Подошел, разговорились.

— Что слушаешь, рэп или рок? — спросили парни.

— Ну, рок, — рискнул Денис. У него тогда было две кассеты с музыкой: «Многоточие» и «Король и шут». Он сразу считал дерзкий вайб новых знакомых и почувствовал, что «В жизни так бывает» тут лучше не затягивать — не поймут.

Субкульутра антифа тесно связана с панк-сценой: философия панков и принципы антифашизма во многом пересекаются. И те, и другие выступают против любого вида дискриминации, включая притеснение людей по расовому признаку. Музыканты «Король и Шут» какое-то время выходили на сцену в футболках с надписью ANTIFA, солист группы Михаил Горшенев неоднократно высказывал свои анархистские взгляды в интервью и называл себя панком. У коллектива выходила линейка мерча с самым известным анархистским символом

— Ну все, значит, с нами будешь тусоваться.

Опасные на вид панки в основном проводили время довольно травоядно: рисовали граффити «о том, что нет фашизму», готовили и раздавали бездомным горячие веганские обеды — акция называлась «Еда вместо бомб», так антифашисты по всему миру протестовали против войн и авторитаризма. Еще много ходили на концерты. Ни одно мероприятие не обходилось без вооруженных нацистов. Их еще называли бонами — от слова bonehead, которое можно перевести и как «бритоголовый», и как «придурок».

Скинхэды оформились в отдельную субкультуру в Великобритании в конце 1960-х. Изначально скины — это микс английских работяг 60-х и эмигрантов, которые играли в пабах музыку добра и любви — рэгги — брили головы и носили «чистые» луки без излишеств в пику цветастым, увешанным бусами хиппи. Наци-скинхэды откололись от движения в 80-х, а в России первые боны появились в начале 90-х на общей волне подъема ультраправых националистических настроений — их связывают с экономической нестабильностью того периода, ростом преступности и войной в Чечне, которая способствовала подъему ксенофобских настроений. В субкультуру приходили по-разному — кто-то через музыку в стиле Oi! и RAC (Rock against communism), кто-то — из среды футбольных фанатов, другим просто нравилась нацистская символика. У скинхэдов в ходу были кельтский крест, разные виды свастики, сдвоенная руна «зиг», которая использовалась в нацистской Германии.

Боны кидали в антифа камни, бутылки, били всем, что попадалось под руку, заливали перцовками глаза. Не брезговали ни самодельными бомбами, ни ножами. В 2005 году в центре Санкт-Петербурга зарезали антифашиста Тимура Качараву — восемь человек с криками «Анти-антифа!» напали на него и его друга после акции «Еда вместо бомб».

Международное движение «Food no Bombs», которое в 1980-м организовали американские антифашисты, стало набирать популярность среди российских антифа в середине нулевых. Основные ценности движения — ненасилие, антиавторитаризм, вторичное использование продуктов.

Всего к концу 2000-х неонацисты совершали до 500 убийств в год. Субкультурщики-пацифисты начали самоорганизовываться и защищаться. И постепенно выросли в опасных уличных бойцов — именно они и стали ассоциироваться с термином «антифа». В целом, само движение — это ответ на агрессию ультраправых, которая в нулевых бесконтрольно набирала обороты по всей стране. Антифашисты нападали на бонов сами, а как минимум одного нациста даже убили. Насилие осуждали в движении, но Иван «Костолом» Хуторской — известный антифа, который получил свое прозвище за активное участие в уличных драках — считал, что лучше «сейчас выслушать обвинения в негуманизме, чем спорить о верной тактике перед дверью газовых камер». В 2009-м Хуторского убили в подъезде собственного дома выстрелом в затылок.

Денис Хромов в свою антифа-эру о гуманизме не задумывался — «бил-долбил» бонов регулярно и считал, что иначе с ними нельзя. Параллельно с уличными войнами он закончил ПТУ, нашел девушку, устроился на стройку в Москву — ездил туда вахтами. В начале 10-х драки практически сошли на нет, потому что биться просто стало не с кем — силовики увидели в противостоянии нацистов и антифа реальную угрозу, и стали сажать и тех, и других.

В 2010-м на антифашистов, которые устроили погром в здании администрации Химок в рамках акции по защите Химкинского леса от вырубки, завели уголовные дела. В 2011 году пожизненные сроки получили участники Боевой организации русских националистов (БОРН) за убийства журналистки Анастасии Бабуровой и адвоката Станислава Маркелова. В 2017-м 11 антифашистов арестовали по обвинению в причастности к террористическому сообществу — процесс получил название «дело „Сети“».

Надо было решать, что теперь делать со своей энергией и взглядами. Одни стали пить, другие — например, Денис — подались в политическую оппозицию. «Я в Москву гонял на „Марши миллионов“, там с анархистами, антифашистами связывался, — рассказывает Хромов, — Еще в детстве я понял всю несправедливость властей, силовых структур и все прочее, прочее. Ненависть к существующей власти, ко всему этому режиму. Прямо именно ненависть».

Войну на Донбассе Хромов воспринял примерно так же, как стрелку с наци — смелые, жесткие, сильные парни самоорганизовались и бьются с бонами, которые хотят их уничтожить просто за то, что они есть. «Начал смотреть новости по телевизору о том, что неонацисты бьют по мирному населению, что люди собрали ополчение и, грубо говоря, „долбятся“ против них. Вот так я и решился, потому что… ну это нацизм, национализм, не знаю», — вспоминает Денис. Он приехал на Донбасс добровольцем осенью 2014 года — без «срочки», военного билета, заключения медкомиссии и денег. Ему было 20 лет.

Дениса зачислили в разведку БПЛА — искать позиции противника и наводить на них артиллерию при помощи беспилотников.

«Такие же мужики» и птицы смерти

На экране ноутбука появляется картинка: прямоугольники полей с зелеными вставками лесов. Над лесами мигают синие значки — там работают сотовые телефоны. Если телефонов три или больше — это «скопление». Скопление в лесу — это окопы и блиндажи. Землянки, где живут солдаты первой линии. Чтобы ударить по ним поточнее, нужно подъехать поближе — туда, где почти глохнешь от ударов артиллерии. Потом выбрать место для катапульты — расчистить полянку, найти ровную поверхность для хорошего упора. Затем собрать «птицу» — прикрутить трехметровые крылья, хвост, положить внутрь парашют, чтобы приземлить ее после того, как цели отработаны. С изнанки, под носом или брюхом, у «птицы» камера, тепловизор и фотоаппарат. Координаты значков передают артиллерии. Дальше по блиндажу бьет «Град», гаубицы, «Д-30». Сверху видно, как из окопа вырывается густой дым, вверх летят доски, чьи-то штаны повисают на дереве у траншеи. Внутри стоит страшный крик, кого-то засыпало землей по самую каску, из кого-то фонтаном бьет кровь. У кого-то нет половины туловища. «Нас выкидывали поближе к укропам и мы работали. Облетали, забирали птицу, возвращались назад и давали координаты артиллерии. Они отрабатывали, мы опять запускали птицу и подтверждали», — говорит Денис.

— А нацисты там были?

— Лично я их не видел. <…> Вот этих ярых, которые в Мариуполе на «Азовстали» (речь идет о полке «Азов», который российская пропаганда называет нацистами, а украинская сторона — защитниками Мариуполя — прим. NF), вот тогда их не было. Воевали такие же мужики, которым дали приказ идти воевать. Государство сказало, что Донецкая Народная Республика хочет отделиться незаконно и прочее. Они так же шли воевать, как и пацаны, которые не хотели быть с Украиной.

— А смысл ты понял? Зачем ты туда пошел?

— Не могу ответить на этот вопрос — я до сих пор не знаю. Но считаю, что делал все правильно. Если бы вернуть то время, я бы сейчас опять добровольцем туда поехал и был бы там. Вот с теми пацанами.

Таких, как Денис, многие антифа называют «зэтниками», «ватниками» и рашистами. Большая часть движения поддержала Украину в войне, а некоторые вступили в ВСУ.

Так, например, 19 апреля 2023 года в боях под Бахмутом погиб Дмитрий Петров — анархист и антифашист, который несколько лет назад уехал из России из-за репрессий и осел в Киеве. В середине нулевых Петров был активным участником уличной войны с неонацистами.

Активный участник уличных боев с бонами Игорь Шмелев объясняет это молодостью участников сообщества, которым хотелось экшена. «Многие шли в антифа просто потому, что им хотелось вот такого движа. И дальше все зависело от того, что кому оказалось ближе. Кому-то оказалась ближе эстетика республик, восставших против „бандеровской неонацистской хунты“. Кому-то оказалась ближе эстетика народного восстания, которое свергло правительство и теперь пытается отстаивать свою землю у империалистической России», — говорит Шмелев, — «Есть люди, которые просто нашли себя в войне и это их жизненный выбор. Есть люди, которые искренне в это во все верят. Какой смысл их разубеждать?»

Сами антифашисты, воюющие за Россию, считают, что проукраинским антифа место на фронте, а рассуждать с дивана может каждый. Один из них — Вадим Краснов. Он готов встретиться с бывшими приятелями в окопах.

— Сказать можно много чего. Пусть вербуются в ВСУ, если чувствуют в себе силы.

— Ну так они и вербуются. То есть ты можешь встретить антифашиста из Волгограда, Калининграда…

— Ну, тем хуже для них.

«Хочется экшена»

Вадим подписал контракт с Минобороны осенью 2023 года. В лихие 2000-е он влился в антифа, потому что «не мог мириться с нацизмом», а потом, когда улицы зачистили, отошел от субкультурных дел и устроился работать электриком в небольшом провинциальном российском городе.

События 2014-го Вадим трактует как чистки, устроенные «украинскими националистами». «Начали этнические чистки здесь — в Луганске, Донецке… Как бы, с этого все началось. А мы теперь здесь вынуждены русскоязычное население защищать с помощью оружия. Здесь мы всего лишь ответили, среагировали. Восемь лет мы чего-то ждали, и вот наконец это произошло», — говорит Краснов. В 2022 город, откуда Вадим родом, стали обстреливать, и он пошел воевать. «Понял, что я уже даже за 700 километров от фронта не могу чувствовать себя в безопасности. Вот. Это был такой вот порыв», — объясняет он.

Сначала Вадим служил замначальника штаба танкового батальона под Кременной. «В пяти километрах от нас „Азов“ стоит. Но „азовцев“ я не видел. Украинская армия состоит не только из нацистов. К сожалению, у них там есть мобилизованные, люди, которые попали туда не по своей воле, которые точно так же оказались неподготовленны к этой войне — какие-то пацифисты, то есть люди, которые не умеют и не хотят воевать. И их призвали, и им некуда было деваться. Таких людей я видел, да. Испуганные, заплаканные. Это ужасное зрелище. К таким людям у меня нет ненависти, только сочувствие», — рассказывает Краснов.

— Что самое страшное на войне?

— Умершие [военные].

— С нашей стороны?

— Неважно, с какой стороны. И с нашей, и с украинской. Я понимаю, что мертвый солдат ВСУ — это праздник, и я должен этому радоваться, но отрезать им уши или заниматься какими-то такими вещами я точно не смогу. И стоять, смаковать их вид я точно не буду.

— Почему мертвый солдат ВСУ — это праздник?

— Потому что он меня не убьет. В этом смысле, конечно, буду рад.

Первые несколько месяцев Вадим не участвовал в боях, а занимался документами на третьей линии в штабе. Говорил, что войну себе представлял как блокбастер, а на деле получилось перекладывание бумажек.

Бумажки бывают разные: например, о начисленнии военным зарплаты, о доставке на позиции продуктов и снарядов, а с позиций — трупов. Их привозят с передовой в мешках — иногда прямо в часть, где опознают. Из подбитых танков тела тащат на веревках — распухшие буро-фиолетовые ноги в ошметках истлевшей формы вывернуты под дикими углами. На почерневших ноздрях, в ушах, у рта — толстая корка запекшейся крови. Иногда вместо тела только зола и кости, иногда вообще ничего: танк горит как факел, а когда боекомплект взрывается, танкисты вылетают из машины и повисают на проводах, на крышах соседних домов.

Через два месяца после разговора Вадим написал, что подал рапорт о переводе в роту штурмовиков.

— Почему ты решил перевестись?

— Хочется экшена.

— Не боишься?

— Самую малость <…> Ну, иногда становится совсем скучно.

— Ты без ног в госпитале и мобилизованный украинец, которого, как ты говоришь, тебе жалко, в гробу. Весело?

— Может, это фрустрация или что-то типа того. Не знаю. У меня и правда была скучная жизнь. Хочется быть хоть чем-то полезным. Нужным кому-то.

Вадим Краснов уже несколько месяцев как пропал — не отвечает на сообщения, «был в сети очень давно». Последний раз он выходил на связь за три месяца до выхода этого текста.

— Подписали рапорт?

— Да. Перевели.

— Не скучно теперь?

— А то…

No Putin, no war, ЧВК

«Мы просто немножко живем на разных планетах с мирным населением. Особенно те люди, которые подолгу воюют. У них, как бы, сознание поменялось. И мы порой вас уже недопонимаем. Мы живые — все, нам хорошо. А если задачу выполнил и живой, и даже никого не ранило — ни тебя, ни братишек — да, вообще шикарно. Что вы там ноете сидите?», — говорит антифашист Сергей Сажин.

В «уличную» эпоху Сергей активно «прыгал» на нацистов, играл в своей панк-группе, а в 2014 публично выступал за «Майдан» и АТО, выходил в пикеты с плакатом «No Putin. No war». «Я сам поддерживал, так скажем, людей, которые хотели свободы, изменений в лучшую сторону. Стремились к развитию страны. Это же хорошо, правильно? Просто отлично. Но только, в конечном итоге-то что? Шило на мыло. Причем на то мыло, которое сделало еще хуже, — говорит Сажин. — А почему, блин, вообще в Донецке люди восстали? Потому что вы приедьте сюда и посмотрите, что здесь за тридцать лет изменилось с ухода Советского Союза? Ничего! И причем до 14-го года я был в Киеве — охренительно отстроенный. Дальше города — охренительно отстроены. А Донецк, Луганск — вся восточная часть, которая больше всего экономически приносила плюсов для государственной экономики Украины — на них клали огромный, беспросветный болт».

Сергей поехал на Донбасс добровольцем в 2015-м — говорит, попал в «очень лютую движню» разносортных антифа, которые собирались на фронт, и просто рванул с ними. Повоевать не удалось — вместо армии, по словам Сажина, его встретила толпа казаков и офицеров, которые днем вместе пили, а к вечеру начинали драться. Сажин пробыл на фронте две недели — сначала ждал, когда выдадут оружие, а когда ждать надоело, развернулся и уехал домой. Но в 2022-м он вернулся на войну — сначала подписал контракт с «Вагнером», а сейчас воюет в составе другой ЧВК, название которой не озвучивает. На вопрос о том, убивал ли он людей, Сергей отвечает: «Наверное».

В августе 2022-го Сергей попал под Зайцево в 20 километрах к юго-востоку от Бахмута. Там готовилось российское наступление, шли тяжелые окопные бои, «Вагнер» штурмовал позиции ВСУ. Сергея тяжело ранили на штурме 22 сентября, он долго лечился, но решил вернуться на фронт.

— До этого, типа, так скажем, против войны всю жизнь был, но, когда, как говорится, она уже есть — тут уже, извините меня, тут нет такого: «А-а-а-а, я против войны!» С флажком бегать — срань полнейшая. Это для умственно отсталых.

— Но если война есть, это не значит, что в ней обязательно надо участвовать.

— А как ее остановить по-другому?

— На этот вопрос можно пять часов отвечать. Но сторону выбрать — это же вы не монетку кидали?

— Извините, я родился в России, и это моя страна, и, как бы, я тут… За меня, как говорится, в этом плане решили, да.

Хороший, плохой, нацбол

Сергей — анархо-националист. То есть выступает против государства, но за нацию. В середине 10-х Сажин состоял в националистическом движении «Народная воля». Народовольцы считали, что нация — это только труженики, рабочие люди. А паразитическая верхушка, которая наживается на их труде — предатели народа. Анархо-националисты поддерживали локальные протесты, открыто выступали против власти, считали своей целью ее свержение. Некоторые антифа считали, что в движе таким не место — хоть и антигосударственники, но слишком уж правые.

Анархо-националисты выступают за общество без государства, в котором разные этническое группы развиваются отдельно друг от друга. Антифа считают национал-анархизм новой модификацией фашизма, ультраправые — за «пачкание» национализма левыми идеями. Некоторые исследователи вообще относят анархо-националистов к ультраправым

Но антифа никогда не было политическим движением — скорее, платформой, на которой сходились люди очень разных взглядов: коммунисты, социалисты, марксисты, анархисты и даже националисты. Все они были так или иначе против капитализма, авторитарного лидерства, неравенства и дискриминации. И для некоторых из них поддержка России в войне — вопрос идеологии.

«Я считаю что национализм — это любовь к родине, к своей стране. Это хорошо, это правильно. Я живу в этой стране, я люблю этих людей. Всех своих сограждан. Я хочу процветания для них. При этом я не хочу, чтобы кто-то другой плохо жил. Я не считаю, что русские люди, белые люди, кто угодно там, лучше мексиканцев, американцев или кого-то еще — вот это уже нацизм. Это когда ты свою нацию над другими превозносишь. Это глупость полная, бредни», — говорит другой антифа, Олег Котов, который называет себя национал-большевиком или коротко нацболом.

Национал-большевистская партия появилась в 1994 году — ее основали Эдуард Лимонов, Александр Дугин и Егор Летов. Идеология партии строилась на идее «Великой России» и «Русского мира», антилиберализме, антикапитализме, реваншизме и империализме.

Лозунг нацболов: «Россия — все! Остальное — ничто!». Они считают, что все земли, на которых живут русскоязычные люди, нужно вернуть в состав России. Олег ездит на Донбасс с «Интербригадами — 2022» — это военизированное крыло национал-большевистской партии «Другая Россия Эдуарда Лимонова». Котов не видит противоречия в том, чтобы быть и антифа, и националистом — он много дрался с бонами, занимался зоозащитой, а субкультурные разборки на тему «кто самый правильный антифа» всерьез не воспринимает. Уже почти полтора года он возит гуманитарную помощь в поселок Тошковка Луганской области, который сейчас контролирует российская армия. «Я лучше буду ватником, чем двуличным опущенным чертом по жизни, — считает Котов. — Людям нечего есть, и они мерзнут в разрушенных домах, потому что у них нет ни света, ни газа, ни воды. Одним нужно всячески помогать и жалеть их, а на других просто всем насрать».

В Тошковке нет ни одного целого дома. Поселок начали обстреливать в 2014-м, а с июня 22-го его контролируют российские войска. После боев коттеджи в частном секторе выглядели так, как будто на них наступили — крыши от прилетов вдавило в землю, по боками торчали остатки стен. Под завалами домов разлагались трупы. На улицах — месиво из битого кирпича, скарба из разбитых квартир, полусгоревших машин. В кустах лежали истлевшие коричневые свертки, похожие на тряпки — останки военных, которых никто не забрал. Из пяти тысяч жителей в Тошковке оставалось всего 83 человека. Они набирали воду в роднике и топились дровами — много деревьев повалило во время боев. В поселке не работал ни один магазин, ни одно учреждение. Осенью 22-го Олег в первый раз привез туда подушки, одеяла, фонарики и генераторы для преобразования электричества, чтобы люди пережили зиму в домах без крыши.

«И добровольцам мы помогаем. Мобилизованным много помогаем — ну сами знаете, как у нас с обеспечением и прочим у мобиков идет. Их же в первый же штурм кинут без брони, они же там передохнут вообще все. А это мои соседи, у меня дальний родственник попал под мобилизацию, — говорит Олег. — Ты же не можешь сказать человеку: „Тебя забрали, а ты мне не друг, не брат, не сват, ты рашист-фашист“. Бежать в Казахстан он не захотел, потому что не так воспитан. Его же надо поддерживать, помогать ему, нельзя оставлять его в такой ситуации».

Добровольцы «Интербригад» воюют в составе батальона «Эспаньола». У его командира на теле несколько свастик, кельтский крест, знак «белого братства», штрафы за демонстрацию нацистской символики, а в одном из интервью он рассуждал о том, что в полку «Азов» служат «не арийцы, а жиды пархатые и кучерявые, азеры, грузины».

«V» значит «Реvолюция»

— У нас вообще в стране как с нацизмом? Он ликвидирован? — спрашиваю я у Олега.

— Нет конечно, не ликвидирован. У нас до сих пор толпы малолеток зигующих бегают в нашивках, это на таком уличном, субкультурном уровне.

— А вам не кажется, что и Кремль какой-то правый крен дал? У нас есть вот такой певец Шаман, который поет: «Я русский»…

— Это отвратительно. У меня сын сейчас закончил первый класс, у них тоже вот эти вот «разговоры о важном» и прочее, их заставляют учить какие-то песенки, пытаются сделать пародию на октябрят, ну типа отряды, чтобы они вступали туда, но это идиотизм сплошной. Пионеры гордились, что они пионеры — сейчас, к сожалению, гордиться абсолютно нечем.

— Что мы будем с этим делать?

— Не знаю, я же не политик вообще. Не задумывался даже. Сначала война должна закончиться, а потом уже строиться что-то нормально у нас.

«В случае поражения России революции не будет, смиритесь, — говорит антифашист с ником „коммунист Сэм“. — И если Россия проиграет, ослабнет, тем хуже — развалится, то на нашей земле, на территории нынешнего Российского государства, установится „белая Африка“. И девяностые покажутся образцом порядка и законности на фоне того, что будет <…> Я хочу видеть Россию красной, потому Россия должна быть достаточно сильной, чтоб пережить революцию, защитить ее и быть ее оплотом <…> Война дворцам, мир хижинам. Служу Советскому Союзу».

Сэм считает, что сейчас ни о какой революции речи быть не может, потому что рабочие вполне довольны своим положением, а пока на хлеб хватает, на восстание массы не поднять. Он говорит, что окопы — самое подходящее место для разговоров о политике, и называет войну «непаханным полем» для революционной агитации: «Вы окажетесь в коллективе, где сможете проявить себя. И тогда ваше мнение, ваше слово будет чего-то стоить для человека, еще вчера думавшего только о хлебе насущном. Вот тут-то и будет время говорить о том „Зачем и почему мы здесь“. Нельзя стыдиться силы, нельзя бояться применять ее».

Но те, в ком Сэм хочет сеять зерна революции, могут до нее не дожить.

Денис и кровь в окопе

Денис Хромов не выходит на связь. Во время последнего разговора в середине февраля 2024 года он говорил, что этот материал — «может, последнее, что обо мне напишут вообще». Хромов болеет.

В 2014-м на фронте он заразился туберкулезом — узнал об этом, когда проходил медкомиссию в военкомате. Но спустя три года снова поехал на войну. По его словам, он «не смог найти себя» в мирной жизни. «Вот тянет туда, и все. Это как наркотик, наверное. Вот когда в одном окопе сидишь с пацанами, когда работаешь под обстрелом, с одной ложки, блять, ешь, я не знаю… помогаешь друг другу. Именно не с какой-то корыстью, а все на братских отношениях. А тут кидалово какое-то с работой и с баблом, недовольные морды руководства, гнилые люди в коллективе. Че, думаю, делать? Надо ехать еще раз», — рассказывает Денис. Он лечился, но оказался резистентен — на рентгене «все как было, так и осталось». Чтобы снова попасть на фронт, он просто подделал флюорографию.

Во второй заезд Денис провоевал в составе армии ДНР восемь месяцев и вернулся домой — говорит, что ему не понравилось. «Там уже все по-другому. И оружие хер пойми какое, и дебильные приказы, и вот это вот „в бою добудете“, нахуй. Они жируют там, суки штабные, ебут там за все подряд. Возвращаешься ушатанный просто в хуй, не спал по двое суток, и нет чтобы тебе дать отдохнуть — тебя еще надрачивают какой-то хуйней заниматься. Ну вы че, угораете?», — говорит Хромов.

После Денис «как-то жил, где-то работал»: делал разводку электрики в квартирах, клал паркет. Была девушка, родился сын. Чувствовал себя нормально, но начала кусками отходить мокрота — только прокашлялся, как она снова забила горло. Когда его потянуло на войну в третий раз, он уже знал, где взять левую флюорографию.

Первый официальный контракт с Минобороны Денис заключил 10 августа 2023-го, но не дослужил до конца — его «списали» одним днем, забрали прямо из окопов под Луганском. До этого он вместе со своим взводом месяц копал лес и ждал приказов от начальства. Распорядок был такой — ночью спишь на мерзлой земле в спальнике, от восхода до заката долбишь ее лопатой. «Просто кроты нахуй, — описывает Денис, — от кого, зачем? Просто заебать солдат».

Когда он первый раз увидел кровь на земле, ему показалось, что она идет из зуба. Потом стала подниматься температура — он обливался потом, останавливался, облокачивался на лопату, «ну не могу, не могу». Всем говорил, что просто устал — про туберкулез ни слова. Каждый день он закашливался сильнее, крови становилось больше. Рентген, который Денису сделали в госпитале в Ростове-на-Дону, показал огромные очаги воспаления в легких. Его отправили в родной город и посадили на «Бедаквилин» — препарат от туберкулеза нового поколения. Денис говорит, что сильнее лекарств уже нет.

На войну он уже больше никогда не вернется — даже если бы хотел, с таким диагнозом его не возьмут. Но Денис и не хочет: «Я просто насмотрелся зомбоящика и попал в эту авантюру, и все. А там я просто проникся вот этой сплоченностью людей. И там все поменялось. Было одно — стало вообще все по-другому».

Больше всего Денис обижен на государство. И считает, что выхода у россиян никакого нет. «Я об этом очень много думал. А ты помнишь Болотную? Я помню «Марши миллионов», я лично на них был. Когда в Москве до ебени фени народу ходили на эти митинги. Потом хуяк — Майдан. По телевизору война-война, «вот смотрите, до чего доводят вот такие вот перевороты». А тут под шумок тебе законы начались о проведении митингов — где запрещено, как запрещено… Потому что они понимали, суки, что в натуре народ начинает сплочаться, все начинает выходить из-под контроля. А тут все сделали: вот хотели — ебашьтесь, погибайте. А эти дуры ебаные — вот эти добровольцы, контрактники — они не понимают, что это живодерня ебаная. Они щас почистят таких, как мы, которые ходили на «Марши миллионов», и все будет тихо и спокойно. Кто будет выходить? Когда половина полегло там на полях. Вот мое разочарование — и все».

На прощание Денис просит об анонимности, потому что за то, что он сказал в интервью, его посадят и «назовут изменником родины»: «Сделайте так, чтобы хоть последнее времечко меня никуда не забрали». В последний раз он прочитал сообщение в феврале 2024-го. С тех пор связи с ним нет.

Автор текста Анна Воробьева

Иллюстрации для No future сделал Паша Barli

Редакторы Антон Кравцов и Владимир Шведов

Чтобы чаще публиковать материалы нам нужны ваши донаты. Их мы потратим на гонорары авторам, фотографам и иллюстраторам. Ниже есть форма для пожертвования любой суммы на будущее No future.

Подкинуть нам денег или подписаться на регулярный донейшн можно

ЗДЕСЬ

Вот по этому адресу можно без палева отправить Bitcoin (BTC):

bc1qcn5qxdpz8m4ktr5p5zx9ez8rc36qtgzz47cju6

А по этому адресу отправить USDT (Tron):

TFvVAB95QVgqUw12RD7xF6aBj6cFL6GuLX

А в этой форме можно задонатить рублями: