Что делают полицейские, когда сдают дубинку и удостоверение
Бывший участковый из Одинцова Алексей Худяков пожалел, что пошел в органы практически сразу после присяги. Хотя решил все же дослужить до пенсии, потому что служба — это определенные привилегии. Но со временем работа становилась все тяжелее, с начальницей поссорился, сослуживцы настучали, что он плохой работник, перевестись в другой отдел не получилось… За два года до заслуженного отдыха участковый оказался на улице в поисках денег и безуспешных попытках «восстановить справедливость» в судах. Те, кто знаком с системой, утверждают — бороться с МВД в судах бессмысленно и нужно устраиваться на другую работу. Правозащитники и бывшие силовики говорят, что и «на гражданке» бывший участковый вряд ли найдет место выше охранника в супермаркете. Это совместный текст No future с изданием «Такие Дела» о тех, кто с дубинкой умеет все, а без нее не может ничего.
«Как скота на улицу выкинули»
«Если бы я знал, что я где-то косячил, я бы даже не пошел никуда судиться. А здесь — 18 лет за спиной, и взяли просто, как скота, на улицу выкинули. Когда что-то надо было, везде меня во все дырки пихали, и на футбол, на Чемпионат мира ездил, вставал каждый день в два ночи», — говорит Алексей Худяков, — «Каждый день на работе с 9:00 до 23:00. Мне ни разу ни за одни сутки не заплатили. Мы никогда с начальницей не конфликтовали, все нормально было. А потом просто из-за одного случая меня по беспределу уволили, и все».
Я встречаюсь с Алексеем у разбитых ступеней станции «Тучково» — два часа от Москвы в сторону Одинцово, полчаса на машине до Голицыно, где он последние семь лет служил в местном отделе полиции. Теперь он ездит на машине друга — «свою продал, жить-то на что-то надо, не продадим же мы квартиру единственную». Минут 15 мы петляем мимо хрущевок, окольцованных бетоном новостроек, коттеджей за высокими ширмами коричневого профиля и двухэтажных бараков, горящих янтарно-рыжим неторопливым подмосковным закатом. Желтая иконка болтается над приборной доской, бликуя глянцевой рамкой. «Я не особо [религиозный]. Все идут в церковь — и я иду. А жена прям гоняет у меня».
Худяков тормозит возле небольшого кирпичного дома в частном секторе — снаружи забор из камня, внутри — ковры, брошенные прямо на бетон. Семья Худякова — родители, двое детей от первого брака, двое — от второго, и беременная жена Ольга. Мне говорят, что в доме можно не разуваться и настойчиво угощают чаем, кофе и пиццей.
Младший Худяков, двухлетний Максим, берет конфеты из вазочки — одну отдает мне, вторую забирает себе. «Я вообще с малыми больше всего люблю бывать. Теперь с обоими, раньше со старшим. Он от меня никуда, и я от него никуда», — говорит Алексей. Старший, пятилетний Арсений, шмыгает мимо вслед за бабушкой, пропадает в кустах малины.
Арсений долго болел. Худяковы перебивают друг друга, описывая кашель, душивший его по ночам, и показывают видео — Арсения почти не различить в темноте комнаты, слышны только мерные хриплые вхлипы, между которыми, кажется, и правда некогда вздохнуть. Алексей ушел в длинную череду отпусков, чтобы возить сына по врачам, и из-за этого, как он говорит, его и уволили.
«Мы надеемся на справедливость до последнего, потому что мы знаем что мы правы. Ну мы правы!», — Ольга ставит передо очередную чашку кофе, опускается на диван напротив, машинально сцепляет пальцы на небольшом, теряющемся в складках свободного черного платья животе, — «Когда им [начальству] что-то надо, так сразу: „Худяков, Худяков“. На всех этих совещаниях, везде в первых рядах, да? Самый умный, что ли? А теперь раз — и не нужен».
«Если я себе поставил задачу, я пойду до конца», — добавляет Худяков, — «Я хочу восстановиться, пенсию. Я столько лет туда отдал. Я думаю, они [МВД] мне сами что-то предложат. Какую-то новую должность. Если такой резонанс пройдет.»
«Задние» числа
Худяков пытается создать резонанс с конца июня, когда проиграл в третьей судебной инстанции и Кассационный суд общей юрисдикции посчитал, что 12 марта прошлого года его законно уволили из органов «в связи с грубым нарушением трудовой дисциплины». Сейчас Алексей хочет восстановить справедливость в Верховном суде, но готов дойти до ЕСПЧ. В его приказе написано, что он отсутствовал на рабочем месте без уважительных причин — прогулял почти 3,5 месяца. Полицейский в свою очередь говорит, что это не прогулы, а больничные и что причина увольнения кроется глубже.
Он вспоминает, как поссорился с начальницей отдела участковых уполномоченных и ПДН одинцовского УМВД Евгенией Кичуриной. Говорит, конфликт зародился, когда пришел к ней с рапортом на отпуск. Тогда он якобы только отходил от операции по удалению желчного пузыря и просил отпустить его, «чтобы на больничном не сидеть». Но Кичурина подписывать бумагу отказалась, пока он не сдаст отчеты по своему участку.
«Она сказала: „Нет, я тебе ничего подписывать не буду, иди отсюда“. Я выхожу, мне попадается начальник кадров — ну, мы с ним так, знаемся, — взял мой рапорт, подписал, все, говорит, иди в отпуск. Ну он выше ее по должности и по званию», — вспоминает Алексей, пока мы листаем его дело против одинцовского УМВД. Хочется посмотреть на тот самый рапорт, но я не нахожу его среди документов. Бывший полицейский объясняет, что в деле его нет, потому что суды его не запрашивали, а сам он не рассказывал на суде о конфликте. Объясняет, что если бы и рассказал, то Кичурина бы отвергала эти обвинения и сказала бы, что отпуск одобрила. «Она возьмет там сейчас подпись свою поставит задним числом, и все», — уверен Алексей.
Зато в деле есть пачка рапортов коллег Худякова с актами о его отсутствии на рабочем месте и примерно такое же количество медицинских справок на имя Алексея, его жены и сына. Бывший полицейский говорит, что актам верить не стоит — они составлены «задним числом». А вот справки напротив подтверждают, что всю его семью постигла череда болезней практически сразу после конфликта с начальницей. В них написано, что у полицейского была невралгия и давление, у его сына — кашель, у жены — остеохондроз. Болезни не прекращались с конца августа 2019 года до конца марта 2020-го. Все это время Худяков на работе практически не появлялся: то лечился сам, то брал справку, что ухаживает за сыном.
Кажется, что уволить болеющего сотрудника — запрещено. Но согласно 342-ФЗ «О службе в органах внутренних дел РФ», больничный сотруднику полиции может быть выдан только в ведомственной поликлинике. В крайнем случае, если сотрудник получил больничный в обычной или частной клинике, он должен заверить его в поликлинике МВД. Худяков же заверил не все медицинские документы и не предоставил их в отдел, что, по мнению его начальства, отраженному в материалах дела, является нарушением.
Алексей говорит, что не знал о таких правилах, и думал — подойдут справки из частных клиник с лицензией, которые потом можно заверить «задним числом». А если бы и знал, никак не мог бросить больную семью, чтобы ехать в ведомственную клинику заверять больничные. «Несколько месяцев, как коклюш, мы вообще не знали, чем его лечить. Кашель у него такой лающий, не проходящий, ночью он чуть не задыхался. Мы его в московскую клинику даже возили», — жалуется Ольга Худякова, — «Грудной [ребенок] на мне висит, и Лешка на машине со старшим. Мы вместе везде, то в одну клинику, то в другую. У меня защемления случаются, у меня даже скорая приезжала. Меня клинит так, что я не могу никак не повернуться, ничего. Меня поднимать надо».
Но закон «О полиции» снова оказался не на стороне Худякова. В нем говорится, что мужчина, работающий в органах, может уйти в отпуск по уходу за ребенком, если мать ребенка лишена родительских прав, долго «пребывает в медицинской организации», умерла. В законе есть приписка — «и другие причины». Конституционный суд РФ, как написано в деле Худякова, неоднократно указывал, что полиция — это особый вид госслужбы и требования к их личным и деловым качествам устанавливает работодатель. Ситуация Алексея этим требованиям не соответствует, говорится в тех же бумагах, поэтому его и уволили.
Но Худяков настаивает — все это лишь повод, а причина в том, что «начальница обиделась». Он говорит, что несколько раз ездил к ней с извинениями, но его не приняли. Сама Евгения Кичурина на вопросы редакции отвечать не стала, а ответ на официальный запрос в МВД на момент выхода материала ведомство не предоставило.
Бывший коллега Худякова, а сегодня работник администрации Одинцовского городского округа Владимир Семин говорит, что он «в шоке» от того, как и за что Алексея уволили. «Мы к нему обращались, он никогда не отказывал. Допустим, нам надо было установить, что на каком-то предприятии незаконно проживали какие-то лица, нарушали общественный правопорядок — мы звонили Алексею, он приезжал, помогал нам и проникнуть на эти учреждения. Или квартиру, допустим, какую-то надо было вскрыть без нахождения хозяев. Все повседневное». При этом он не верит, что Худякова восстановят. По его словам, это бы уже произошло, если бы его увольнение действительно было шито белыми нитками.
«Вступаешь в конфликт — будут проблемы»
У рядового участкового крайне мало шансов выйти победителем из противостояния с начальством. «В любой иерархической системе, если ты вступаешь в прямой конфликт со своим руководством — будут проблемы. В МВД это более серьезно, потому что сотрудник МВД, особенно рядовой сотрудник, он же бесправен. Практически никто никуда не жалуется. А куда ни пожалуешься, суды и прокуроры встанут на сторону руководства», — объясняет бывший прокурорский работник, а сейчас руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая» Алексей Федяров.
Ссора с начальством, особенно если ты молодой сотрудник силовых структур, часто «очень серьезный травмирующий фактор», говорит Александр Попков, чья карьера следователя закончилась конфликтом с руководителем из военной прокуратуры. «Ты приходишь в органы, у тебя есть желание и энтузиазм, глаза горят, а тебя чморит, унижает и оскорбляет начальник. Это все демотивирует и для каждого участкового или следователя может быть очень тяжелой ситуацией. Как из нее выходить — все решают по-разному. Кто-то пишет рапорт, кто-то просит перевестись, кто-то уходит на больничный, а кто-то кончает жизнь самоубийством», — объясняет Попков, который сейчас работает адвокатом и защищает, в том числе, права сотрудников силовых структур.
Адвокат навскидку вспоминает несколько случаев, когда силовики, столкнувшись с проблемами на службе, не находили иного выхода, кроме ухода из жизни. Так, в декабре 2020 один за другим покончили с собой два сотрудника ФСО. Годом ранее 23-летняя сочинская следовательница Мария Клочкова застрелилась, не выдержав давления на работе. А еще раньше 20-летний участковый из Рыбинска Сергей Остапенко оставил на рабочем столе записку: «Прости, мама, за мою слабость…»
«Лояльности никакой нет и быть не должно»
Сложности на работе силовики обычно переживают в одиночку — о тяготах службы не принято говорить публично. Между собой полицейские обсуждают проблемы в чатах и скрывают имена. С журналистами они говорят очень неохотно, боясь начальства. «Это служба. Права у сотрудника? Простите, но это уже давно миф. В милиции у нас были права: блогер с камерой оказался бы в лучшем случае в камере, а сейчас нас только ленивый не пинает. А оружие вообще, похоже, оставили только для того, чтобы свести счёты с жизнью. Любое применение силы, оружия или спецсредств в 99% случаев заканчивается возбуждением уголовного дела и сроком, — говорит бывший руководитель одного из оперативных подразделений, подполковник полиции Юрий С. [имя изменено по просьбе героя]. — Так что сжал зубы, вспомнил присягу и пошел служить дальше. Лояльности никакой нет и быть не должно».
Бывший сослуживец Худякова, капитан полиции из Одинцово Александр Решетников подтверждает — прав у рядового сотрудника практически нет, а вот обязанностей и проблем достаточно. От 15-летней службы остались диабет и воспоминания о скандалах с начальником, из-за которых его уволили.
«Он [начальник] очень плохо общается со своими подчиненными — нецензурная брань, унижения и тому подобное, на совещаниях это ежедневно. У него на фоне алкоголя — бухает постоянно, прямо в кабинете — уже крышу рвет. Говорит: „Я тебя поимею“. Я развернулся и ушел с вещами. Он меня догнал и нанес мне телесные повреждения. Я бы его ушатал, но не стал. Надо было ему рыло набить, хоть знал бы, за что меня уволили», — рассказывает он.
Решетников обжаловал увольнение в суде и выиграл — вернулся в отдел и два месяца проработал без удостоверения и оружия, их просто не выдавали. А потом руководство подало апелляцию на его восстановление — и Решетникова снова уволили, уже окончательно.
«Я хотел быть офицером. Но когда я прослужил 10 лет, я уже понимал, куда я попал и хотел до пенсии доработать и уйти, почувствовав все это говнище и гнилость системы по отношению к себе, — вспоминает Решетников. — Ты 10 лет должен отслужить, чтобы встать в очередь на жилье. Служи, дурачок — получишь значок. Я был 1221-м, через два года — 1210-м. Люди столько не живут. Отпуск положен 60 суток, но взять его нереально. Мой месяц пять лет был на „брь“, вот, выбирай. Я говорил: „Майбрь“. Нет, говорят, ноябрь».
«Процент деградации»
Нехватка людей в органах, палочная система, ворох отчетов, бесконечные проверки и отпуск в ноябре — все это прямо отражается на качестве работы полиции, и на моральном состоянии силовиков. «Процент деградации людей, которые окопались в силовых структурах, очень высок. И сама система побуждает именно к этому, — объясняет адвокат Александр Попков. — Невозможно проводить проверку, опрашивать людей, устанавливать, когда ты завален тоннами бумажек и отчетов. Ты просто этого не выдержишь и ты вынужден рисовать эти пустые отказники и прочие бумажки».
Такое положение дел, по мнению Попкова, «честного мента превращает в винтика системы». «Он предоставляет не честную информацию в вышестоящие органы по началу по мелочам, потом можно по-крупному, а потом можно и сфальсифицировать доказательства в отношении невиновных. Где та грань между честным ментом и нечестным ментом… вся система превращает тебя в нечестного», — говорит адвокат.
Худяков описывает превращение в «винтик системы» на примере своего УВД. Он рассказывает, что дежурные в отделе хватались за голову из-за каждого заявления — прикладывает ладони ко лбу, изображая бывших коллег, и цитирует: «Ой ждите, приходите завтра, приходите послезавтра». Вспоминает, как однажды двое ППСников привезли ему «наркомана» с бело-розовым порошком — в «чеке» не хватало веса для уголовного дела, и они подсыпали туда измельченную таблетку. Говорит, что полиция вообще не работает, и задерживаются в ней только «жополизы и стукачи».Руководитель московского профсоюза полиции Михаил Пашкин уверен, что «из сотрудников сделали рабов», которые из страха перед начальством терпят ужасные условия и хамство, вместо того, чтобы отстаивать свои права. «Они говорят, что боятся к нам идти. Они живут сегодняшним днем, а о том, что будет завтра, не думают. Я говорю, что если возникнет вопрос „кто виноват: ты или начальник“, как бы начальник тебя не любил, он что сделает в первую очередь? Он тебя сдаст!», — рассказывает Пашкин.
Кажется, что в МВД все сдают всех — любые попытки противодействовать системе оборачиваются против сотрудников. Худяков рассказывает, как пытался перевестись в Наро-Фоминский отдел полиции — тогда уже было понятно, что спокойно работать в своем УВД не получится. Говорит, что там его уже ждали на должность подполковника. Одинцовское начальство в переводе отказало — Худяков пожаловался в департамент государственной службы и кадров МВД (копия обращения есть в распоряжении редакции). «Я писал на замминистра, а принял меня его помощник, он даже не представился. Говорит: „Ты что, хочешь пободаться с МВД? Хочешь систему победить? Я 30 лет в системе, я тебе не советую“. Через 5 дней меня уволили».
Александр Попков объясняет, к чему приводит такое тотально бесправие: «Военная и пригосударственная служба подавляет способность и желание к инициативе. Ты лучше лишний раз не выпячивай себя и все будет нормально. Чем ты неициативнее, тем ты в более спокойной обстановке, на тебя никто не обращает внимания и не лезет с проверками», — объясняет Попков, добавляя, что после увольнения со службы именно эта приобретенная черта мешает многим найти себя в жизни.
Поиски новой работы для бывших полицейских иногда растягиваются на несколько лет. Они объясняют это тем, что «нашего ментовского брата недолюбливают, отношение людей паршивое». «Основной вариант — устроиться юристом. Но когда нужен юрист в организацию — открывают твою трудовую, а там армия и милиция. Опыт работы какой у вас в юриспруденции? Ментовский? Нет, нам такой не нужен. Личным охранником? Менты слишком непокорные, — рассуждает Александр Решетников. — Зачем такого сотрудника вообще брать себе в организацию? Чтобы он сливал информацию своим бывшим коллегам?».
«Снял кобуру и рассыпался»
Худяковы хором соглашаются — работы для бывших полицейских нет. После увольнения Алексей искал ее полтора года — на его резюме все отвечали: «Мы с вами свяжемся». Выбор ограничивался такси и службами безопасности коммерческих организаций, потому что больше он нигде себя не видит. «А что я еще умею? Машину водить и в МВД работать. В бизнесе какая-то жилка нужна такая, наглая, у меня ее нет. В метро предлагали, на входе стоять с металлоискателем за 20-30 тысяч, я все эти деньги в Москву и отвезу, на дорогу потрачу».
Эксперты объясняют: чтобы выйти из зоны комфорта, полицейским нужно иметь уверенность в том, что их навыки будут востребованы «на гражданке». Или они должны иметь силы освоить эти навыки и куда-то пристроиться, потому что с навыками, полученными в полиции на свободном рынке выходцы из силовых структур не нужны. «Чем занимался на работе участковый? Ходил, проверял территорию, общался с „контингентом“, опрашивал, проверки проводил… Где это может быть востребовано? Только если в работе, где нужно охранником с палкой ходить… — говорит бывший следователь по особо важным делам СКР Андрей Гривцов, добавляя, что это же сдерживает действующих сотрудников от смены деятельности. — Работа в полиции дает ощущение власти, а у охранника с палкой, который стоит в супермаркете, конечно, власти меньше. Как и зарплаты. Это определенный такой, как ему кажется, выход из зоны комфорта».
С ним соглашается и председатель профсоюза Пашкин, который говорит, что рядовой сотрудник практически никуда не сможет устроиться из-за низкого уровня образованности. В качестве аргумента он скидывает запись того, как общается начальница с подчиненным полицейским. Кажется, если там «запикать» весь мат, то слов на записи не останется. «О чем это говорит? О том, что у них интеллектуальный уровень на нуле. Кто такого возьмет и куда? Никто! — говорит Пашкин. — А интеллектуальный уровень занижается специально, чтобы люди выполняли именно те функции, которые им положены».
Всем спикерам я обязательно задаю один и тот же вопрос, давая гипотетический «шанс на спасение» бывшим полицейским «на гражданке». «Может ли сотрудник полиции, пока служит, получить дополнительные навыки, которые будут востребованы на рынке?» И все на этот вопрос отвечают примерно одинаково. «Мне такие ситуации не встречались, чтобы кто-то заранее себе готовил и стелил соломку. Зачастую человек тянет до пенсии и, если дотянул, то отваливается и отползает в сторону, отдыхает и только потом начинает искать. Но я не слышал, чтобы кто-то сидел в полиции и прокачивал свои навыки, становился программистом, будучи участковым, — рассуждает правозащитник Александр Попков. — Есть поговорка: «ушел на пенсию, снял кобуру и рассыпался». Очень часто для людей, которые всю жизнь служили, служба является мобилизующим фактором. Как только человек выходит на пенсию, человек просто умирает или «рассыпается».
С ним заочно соглашается Алексей Федяров из фонда «Русь сидящая». Он говорит, что к уходу из МВД в мир обычных людей все же надо готовиться. «Уходя, понимай, что тебе нужно будет просто заново учиться жить и заново учиться зарабатывать. Просто тупо переучиваться, менять мышление и становиться нормальным человеком, у которого нет удостоверения в кармане и нет возможности безнаказанно нарушать закон», — говорит Алексей.
Вместо финала
На одну из встреч Худяков привез целую папку документов — обращения, жалобы, рапорты. Пока он изучает меню «Якитории», недоверчиво пролистывая «сяки» и «удоны» в поисках привычного «Цезаря», я читаю его письмо в МВД о переводе в Наро-Фоминск. «С августа 2019 года на меня оказывается давление, чтобы я написал рапорт на увольнение, но я увольняться не хочу, я более 17 лет прослужил в органах внутренних дел, моя работа мне нравится и увольняться не хочу», — писал Худяков. Мы вспоминаем, как все начиналось — Алексей рассказывает про «учебку», про семь месяцев в казармах, про то, как все скидывались, и кто-то один с выходного приносил пакеты с пивом и «всем остальным». «Как-то все сплоченно было, не знаю. А у нас че? Убрали человека и убрали, всем пофигу. У меня есть там один товарищ, он все еще там работает, в Голицыно. Он выпьет и ночами мне звонит, говорит: „Вот, они тебя уволили, а это несправедливо, работать некому“. А я ему днем звоню — он трубку не берет. Думает, наверное, что я просить щас начну о чем-то».
В какой-то момент, пока делался этот текст, Худяков успел устроиться в службу безопасности крупной компании — правда, по графику там только один выходной, а сколько будут платить — непонятно.
— Если тебя восстановят в полиции, ты пойдешь обратно работать?— спрашиваю я.
— Это надо тогда в другой район уходить, не здесь оставаться.
— Если переведут?
— Пойду.
— Ты серьезно?
— Шестьдесят процентов, что не пойду, сорок процентов, что пойду. Это надо щас в новое вникнуть, втянуться. Новое все, новая жизнь. Если я втянусь, я, конечно, останусь. Но там-то я тоже отдал себя с 2001 года, — пауза, — Да не. Не-не, не пойду, конечно.
Авторы текста: Анна Воробьева, Антон Кравцов
Фото для No future пожертовала Женя Жуланова
Чтобы чаще публиковать материалы нам нужны ваши пожертвования. Их мы потратим на гонорары авторам, фотографам и иллюстраторам. Ниже есть форма для пожертвования любой суммы на будущее No future.
