Как адвокаты находят силы работать в России
Работа адвоката в России всегда была опасной. Им угрожали, их убивали нацисты в уличных войнах, их избивали в отделах полиции и не пускали к доверителям, их спускали с лестниц силовики, на них заводили уголовные дела за то, что они занимались своим делом — защищали права и свободы других. С началом войны у адвокатов прибавилось работы и проблем, а самих их стало меньше. Одних посадили, других выдавили из страны, третьи предпочли «уйти в тень». Быть адвокатом в России-2023 — это пытаться выжить в борьбе с ветряными мельницами. Примерно так же, как быть супергероем. No Future и «Говорит НеМосква» записали монологи защитников, которые продолжают помогать людям вопреки, о том зачем они продолжают это делать и как им удается не вскрыться. А еще попросили нейросеть представить, как выглядит адвокатура в диктатуре.
«Все чаще помощь адвоката становится «паллиативной»
Леонид Соловьев — был адвокатом политического активиста Егора Жукова, защищал фигурантов «московского дела», издателя «Медиазоны» Петра Верзилова, создательницу «Левого сопротивления» Дарью Полюдову, комика Александра Долгополова
Главное дело, которым я сейчас занимаюсь — это уголовное преследование Артема Камардина после «Маяковских чтений» (поэт, после задержания силовиками на антивоенной акции заявил об изнасиловании гантелей – прим. ред.). И есть еще история с похищением ребенка — в ней фигурирует женщина из списка «Форбс». Это такое классическое заказное дело, какое может быть в России. У Камардина сейчас начинается суд по существу: дело строится на показаниях человека, заключившего досудебное соглашение, и еще двух засекреченных свидетелей. Иногда, конечно, веришь в чудеса, но я понимаю, что приговор будет обвинительный. Весь вопрос — в строгости наказания. Если раньше, к примеру, в «московском деле» два года за брошенный [в полицейского] стаканчик считались тяжелым наказанием, то сейчас такой срок воспринимается как победный.
Все чаще помощь адвоката становится «паллиативной». Твоя главная задача в этих условиях — психологически подготовить человека [к обвинительному приговору]. Ну и показать вместе с ним, что вы боролись. Сделали все, что можно, и корабль, что называется, затонул «под парусом».
Зачем заниматься адвокатурой в таких условиях? Мотивация тут простая. Я хорошо понимаю устремления людей, попадающих под политические репрессии. Даже если человек просто вышел с пикетом на Красную площадь, он смотрит чуть дальше, чем собственные интересы. Мне такое отношение очень импонирует. И когда государство за людей решает, что им можно говорить, а что нет, мне это кажется в высшей степени несправедливым. Потому что право на свободу слова стоит в одном ряду с правом на жизнь. И если убрать его, то государство не сможет гарантировать и право на жизнь — что мы сейчас и наблюдаем.
Уже несколько лет я сотрудничаю с правозащитными организациями «Агора», «Апология протеста» и «Сетевые свободы». Да, глава «Агоры» Павел Чиков признан иноагентом, а «Апология» состояла в этом реестре (уже исключена – прим. ред.). Но я продолжаю с ними работать — хотя были истории, когда люди отказывались. Параноить заранее не хочется. Надо просто принять мысль, что и тебя могут признать «иноагентом». Для меня возможность сотрудничать с этими людьми важнее.
Я пришел в адвокатуру уже политически «заряженный»: ходил на митинги, понимал, что система работает, мягко говоря, не очень хорошо. До адвокатуры успел поработать следователем в СК. Ушел спустя два года — сильно подорвал здоровье из-за постоянных недосыпов, дежурств и переработок. Да и в целом я не нашел в СК того, что затронуло бы душу. Там я стал чувствовать себя частью бесконечного процесса по производству бумаг. Постоянные отчеты, заслушивания — на [полноценное] расследование уже не остается сил.
Я понял мотивацию следователей. У большинства из них нет кровожадности. Просто следователи полагают себя элементом общества, который выполняет важную функцию. Но им не хватает свободы принятия решений. И времени. А погребенный под бумагами человек физически не может напрячь эмоциональные ресурсы, чтобы вам посочувствовать. Ему легче обойти острые углы и направить дело так, чтобы никто не придрался. За продление стражи в СИЗО с него не спросят. А за домашний арест могут: «Ты почему человека выпускаешь? Взятку взял?». Понимание таких нюансов помогает как-то выстраивать отношения.
Да, сейчас в стране пик репрессий — мы просто идем по этим «пикам». [Неправосудные] решения по политическим делам выносятся очень просто. Никто их не отменит, на любые нарушения закроют глаза
Но проблемы с правосудием начались не сегодня. Это неизбежное следствие того, что происходило изначально. Судебная власть никогда [в новой России] не была именно «властью». Это лишь системный механизм в общей бюрократии. Такая логика [ее существования] заложена в самой Конституции — исполнительная власть может влиять на судейский корпус. По этому принципу построена вообще вся вертикаль судебной власти в России: существует суд субъекта, и под ним — все районные суды. Никакой районный судья не вынесет решения вопреки мнению прокуратуры без согласования с руководством суда субъекта. Оно же напрямую влияет на его карьеру. А иерархичности вообще не должно быть, только на уровне проверок судебных решений. В итоге государство централизует власть, все чаще вмешивается в общественную жизнь, а суды идут с ним об руку.
Ухудшать что-то еще, наверное, больше некуда. Дальше все будет зависеть от «кровожадности» законодателя. А суды, к сожалению, будут просто исполнять его волю.
«На адвокатов тоже началась охота»
Алексей Матвеев — защищает политических активистов и жертв репрессий и попросил изменить его имя
Для безопасности моих подзащитных, коллег и их доверителей я не могу давать комментарии под своим именем. Среди наших клиентов есть граждане в том числе не «дружественных» стран, есть клиенты, к адвокатам которых возможен нездоровый интерес. Поэтому лишний раз лучше в сети публично не появляться.
Сейчас у меня работе только дело с «политическим окрасом», остальные – обычные, по 159-й статье УК («Мошенничество»). Было два дела с военными: уклонение от мобилизации и оставление военной части мобилизованным. Оба удалось прекратить.
В последнее время рассмотрение уголовных дел в судах превратилось в абсолютный фарс. Такое ощущение, что с началом военных мероприятий судьям развязали руки – разрешили творить что угодно, по всем категориям разбирательств. История может совсем не касаться СВО.
К примеру, в пензенском суде у меня было дело в отношении одного заключённого. Находясь в колонии, он якобы вымогал деньги у сокамерников. В деле не было ни одного доказательства, кроме показаний потерпевших, которые ничем не подтверждались. И еще — засекреченные свидетели, чьи показания нельзя было оглашать — они уехали на СВО, а нам пихали справки, что установить их местонахождение невозможно. И когда человеку дали семь лет «особого режима», было желание изорвать удостоверение [адвоката] и кинуть его в лицо председательствующему. Ладно, «политические» дела — по ним никогда не давали нормально работать. Но мой подзащитный не имел отношения ни к войне, ни к митингам, ни к чему. Зачем так делать? Здесь нет логики. Понятно, нельзя «дискредитировать» армию. Окей. Нельзя распространять «фейки» – окей. Но когда кто-то украл банку огурцов, и нет доказательств, выносить обвинительный приговор?
Я не понимаю, в чьих интересах действуют эти люди (судьи – прим. ред.). Вряд ли в интересах России. Когда читаешь приговоры последнего времени, становится страшно. Не буду проводить аллюзий. Но все это уже было в нашей истории.
Сегодняшняя судебная система — именно в части уголовного законодательства — это просто пародия на то, что должно быть. Система, где никому не интересны доказательства, человеческие жизни. Интересно, чтобы дело быстрее рассмотрели, и чтобы никого не поругали за волокиту. А что будет дальше, всем плевать. Ни один судья не понес ответственности за то, что они выносят заведомо неправосудные приговоры. Мне один из судей так и сказал: «Алексей, бывают ситуации, когда на УПК похер». Это прямая цитата. Такие вот времена: на УПК — похер.
Нашу работу уничтожают. Но если оставить людей наедине с системой, это будет катастрофа. Когда у врача нет дорогостоящих средств, он должен лечить тем, что у него под рукой. Тем более, что даже в таких условиях иногда удается добиться результатов
Как ни парадоксально, помогает общий развал [правоохранительной и судебной] системы. Качество расследования уголовных дел неуклонно падает. И даже с учетом того, что суд может протащить практически любое дело, они [следователи] не способны направить [в прокуратуру] нормальное обвинительное заключение. Если дать такой документ учителю русского языка, он, наверное, сильно удивится.
Возьмем статью 20.3.3 КоАП («дискредитация армии») — одну из самых популярных сейчас. У меня было четыре таких дела, и по трем из них я добился прекращения производства: там имелись максимальные процессуальные косяки. Полное неумение полицейских работать с делами, связанными с интернетом, даже на уровне осмотра интернет-страниц. Иногда такие вещи спасают судьбы. Поэтому — да, какие-то адвокатские рычаги еще работают даже при текущем безобразии.
При этом репрессивные законы действуют и в отношении самих адвокатов. Идеальный пример – статья 207.3 УК РФ («распространение фейков»). Ты будешь защищать человека, и сам наговоришь себе на состав. А потом к тебе придут дяденьки и скажут, что, наверное, пора «уезжать». Или ты сам сядешь в тюрьму.
А почему я должен уезжать? Это моя страна, и я трачу время, нервы и здоровье, чтобы сделать ее лучше. Уехать было бы нечестно. Несколько раз я хотел пойти и сдать удостоверение. Но потом подумал, что хренушки им. Я не готов, условно, бросить все и пойти печь пирожки.
Я прекрасно понимаю риски — фактически, на адвокатов тоже началась охота. Я знаю об интересе ко мне со стороны силовиков. Но прямых угроз пока нет. Я не буду врать, что мне кто-то мешает. Как я работал, так и работаю. Но при этом я каждый раз вздрагиваю от незапланированного стука в дверь.
«Никто, кроме нас самих, спасти ситуацию не сможет»
Дмитрий Захватов — защищал экс-сотрудницу Первого канала Марину Овсянникову, политических активистов и участников антивоенных акций, был представителем Алексея Москалева, осужденного за дискредитацию ВС РФ
Я уехал из России в декабре 2022 года — посчитал, что с учетом моей публичности так будет безопаснее. Последние шесть лет я занимаюсь правозащитной адвокатурой. Клиентов в России у меня сейчас нет, но я удаленно консультирую людей по корпоративному праву и уголовным делам. Находясь за рубежом, вы не можете заниматься полноценной практикой. Но можете сотрудничать со структурами гражданского общества в России. Какими? Многие из них «иноагенты» или «нежелательные» организации.
К сожалению, в нынешних условиях ждать от адвокатов многого не приходится. Их роль сводится скорее к тому, чтобы не оставлять человека наедине с системой. И с другой стороны, чтобы его кейс получил какую-то международную правовую оценку — раньше ее давал Европейский суд по правам человека. После того, как Россию выкинули из ЕС, правозащитники очень активно работают с квазисудебными органами ООН. Вот, собственно, зачем нужен сегодня в России адвокат. Особенно если он работает по политическим делам.
С началом войны ситуация стала еще хуже. Раньше адвокаты могли хотя бы публично разговаривать на темы, связанные с делом. Сейчас, [из-за цензурных законов], эта возможность урезается, и все больше процессов закрываются от публики. Это практика абсолютного произвола.
Самое печальное, что Федеральная палата адвокатов (ФПА) ничего не делает, чтобы хоть как-то защитить права своих участников. В стране происходит катастрофа в области публичного права, а ФПА не видно и не слышно. Хотя понятно, что рано или поздно власть пойдет по «белорусскому» сценарию и полностью лишит адвокатскую корпорацию независимости. Само руководство ФПА избирается по недемократической процедуре, рядовые участники не могут повлиять на ее решения. Проблема еще и в том, что нет единства и среди самих адвокатов. Мнения [о войне] у многих разделились, поэтому им сложно сорганизоваться и что-то изменить.
Что делать в таком случае обычным людям? Все очень просто. Интернет есть у всех — нужно внимательно изучать репрессивные практики и соблюдать меры безопасности, которые советуют правозащитники. Потому что залог безопасности — это всегда осведомленность.
Может, скажу грубо, но надо включить мозги и перестать надеяться, что все рассосется само собой. Не рассосется. Мы вступаем в эпоху очень серьезной турбулентности, и дальше будет только хуже
Вариантов два, и оба они даны природой: «беги» или «дерись». Можно их совмещать. Участвовать, гласно или негласно, в активностях гражданского общества. Помогать украинским беженцам или правозащитникам. Вести анонимный телеграм-канал. Короче, включаться в политику тем или иным способом. Потому что нет никакого волшебного дяденьки, который придет, выгонит всех из Кремля и проведет демократические реформы, чтобы нам не нужно было трястись под одеялом в 6 утра в ожидании обыска. Нет такого супермена. Никто, кроме нас самих, спасти ситуацию не сможет – пора это осознать.
Автор Савелий Романов
Редактор Антон Кравцов
Чтобы чаще публиковать материалы нам нужны ваши донаты. Их мы потратим на гонорары авторам, фотографам и иллюстраторам. Ниже есть форма для пожертвования любой суммы на будущее No future.