Правила жизни бездомного в спальном районе Москвы
Четыре утра — плохое время, все пивные банки уже собраны. А в доме, где можно спать на чердаке, нужно пореже попадаться вежливым жильцам на глаза. Об этом нам рассказывает худой лохматый бродяга, ошивающийся в полпервого ночи возле круглосуточного магазина. У него нет проблем с едой, есть документы и женщина, есть даже, где жить в центральной России. Только вот там он почему-то не хочет жить.
Бродяга в вязаном серо-бежевом свитере неторопливо обходит урны у лавочек в сквере в Нагатинском затоне. Сегодня Вовка «Просто Вовка» пришел вовремя. В мусорках еще полно алюминиевых банок — самой «ходовой» добычи сборщиков. Он достает их, аккуратно сминает ногой и складывает в белый мешок. Если бы Вовка напился и проспал до четырех-пяти утра — увидел бы пустые мусорки. Так постоянно происходит. А что? Банки собирают, в основном, другие бродяги. Реже — «просто люди», по выражению Вовки — пенсионеры и удивительные скряги из внешне нормальных жителей.
Прямо — станция метро Коломенская. Справа набережная и Москва-река. Я сижу на лавочке скрестив ноги. Антон тут — рядом. У нас в руках полупустые бутылки пива. Вовка за доли секунды оценил нашу стеклянную тару, «буржуйского Хугардена» и заметно поскучнел. Если бы мы пили дешевую «Сибирскую корону» из банок — он бы остался поговорить подольше.
«Это в 1998-м году за одну темную или „цветную“ пивную бутылку давали целый рубль в приемниках, которые стояли на каждом углу, — с ностальгической улыбкой погружается он в воспоминания, — В 2018-м таких бутылочных приемников — мало, и сдавать туда по деньгам невыгодно». Еще Вовка говорит, что человеческий труд стоит дорого. Тащить стекло — тяжело. Жестяные банки — вот, что нужно каждому сборщику.
— За ночь сколько получается? Ну, бывает, собираю мешки на 400-500 рублей. Больше никогда не было. Если прийти около часу — на 400 рублей. А если утром — ничего. — Может, на 100 рублей соберешь. Куда я трачу деньги? Покупаю мясо всегда — делаю шашлык на костре. И еще это…
Вовка щелкает пальцами у кадыка. Вовка пьет. Хотя с виду он не сильно похож на пьяницу, скорее на бедного пенсионера или, может, на инвалида. Хотя их в последнее время сложно отличить ночью у метро. На самом деле никакой Вовка не пенсионер, ему 47 лет, и не болеет никогда, хотя говорит, что «до пенсии точно не доживет».
Зимой не пил, работал на стройке. Потом захотелось свободы — ушел пить. Сейчас хочет бросить водку. «Вот еще немного и пойду назад», — говорит он уже в сторону. Это, говорит, тяжело, но денег больше, чем на сборе банок. Вернется на прежнее место — там знают, что он бездомный, но готовы дать работу. Так не везде. Хорошо, что Вовка не продал паспорт, как многие другие люди с улицы.
Ночью парни залезли на слона в Нагатинском Затоне // Фото: Антон Кравцов
Вовка знает: паспорт нельзя продавать. В Волжском, откуда он родом, потерял жилье из-за своей юридической беспомощности. Брат-алкоголик сначала выжил его из квартиры, оставшейся от родителей: дрался, устраивал притоны. А потом продал ее и пропил. Вовка так и не понял и не стал разбираться: может ли он что-то вернуть себе по закону? Но запомнил: документы должны быть в порядке.
— Уехал в Москву 14 лет назад. Не один, со мной женщина поехала. Моя женщина. Она то живет со мной, то уходит. Сейчас опять ее нет, ушла, — Вовка снова машет рукой куда-то. Кажется, что внутрь себя.
Зимой она жила с Вовкой на чердаке без отопления. «Одеял несколько потеплее и можно жить… А в мае — ушла… Придет! Она — свободная
И сам Вовка — свободный человек. Работать на стройке ему не нравится, разговорившись, он рассказывает, что там приходить и уходить надо вовремя, зарплату задерживают. Денег все же побольше, но банки собирать приятнее.
Вовка говорит с Антоном на «ты» и по-простому, со мной — на «вы» и смущенно. Мы как хороший и плохой полицейский. Вернее: тертый калач и тупой волонтер. Мне почему-то хочется говорить ему громко, будто он плохо слышит: «Вы знаете, что на Ярославском вокзале по вторникам, после 9 вечера, можно получить еду? Всем дают суп и кашу! Вы знаете? Вы будете приходить? Я дам вам телефон тех, кто кормит. Запишете?».
Вовка вообще-то все хорошо слышит. И телефон у него есть — кнопочная вроде «Нокиа». Он смущается, кивает, опускает глаза, машет рукой вправо-влево. Сбивчиво рассказывает схему, банки-деньги-шашлык-водка — не надо ему каши на вокзале. Пусть бомжи там едят. А у него все нормально.
— Я бродяга, — кивает он. — Не бомж.
Он рассказывает про родной город: река Волга, рыба, можно работать на рыбном перерабатывающем заводе за копейки, но он уже «прижился» в Москве: «Что там? Здесь лучше».
Рядовой панельный дом в Нагатинском Затоне // Фото: Антон Кравцов
Чердак, на котором живет Вовка, находится в красивой новостройке. Чуть ли не бизнес-класс. Только он мнется и не хочет говорить: где именно. И по традиции машет рукой куда-то в сторону новых жилых комплексов у реки. Он договорился с охраной, что его пускают. Вот если бы Вовка выглядел как вокзальный бомж — жители бы уже забили тревогу. А так ничего — узнают, вежливо здороваются при встрече.
Они, кажется, не понимают, что Вовка живет не на последнем этаже, а «над последним этажом». На всякий случай он старается пореже попадаться им на глаза. Мотается на лифте туда-обратно ранним утром или днем. Главное, охранников все устраивает.
— Я приглядываю за двором, за машинами, — объясняет Вовка. — Помогаю охране.
Вовка — как «живая библиотека». Он спокойно рассказывает о своей жизни, не удивляясь интересу посторонних людей. Впрочем, скоро спохватывается.
— Я пойду, ребята, — говорит он осторожно, будто извиняясь. — Надо мне успеть на набережной собрать. Он уходит и пару раз опасливо оглядывается.
За текст спасибо Анастасии Степановой
Фото на обложке Антона Кравцова
Чтобы чаще публиковать материалы нам нужны ваши пожертвования. Их мы потратим на гонорары авторам, фотографам и иллюстраторам. Ниже есть форма для пожертвования любой суммы на будущее No future.
